Преподобный Андрей Критский. Фреска XVII в.
Преподобный Андрей, архиепископ Критский, оставил нам богатое письменное наследие. Наиболее известным его трудом является всем знакомый покаянный канон, читаемый на Первой и Пятой седмицах Великого поста. Предлагаем вниманию читателей перевод менее известного текста святого автора. Это Слово посвящено событию Усекновения главы Иоанна Предтечи.
Даже старик, когда испытывает большое воодушевление, способен бежать, так и немощное слово укрепляется, усиливаемое воодушевлением слушателей. Именно это и происходит сегодня с нашим словом. Оно подвигается собравшимися к предмету похвал, но не может проявить свою силу при описании хвалимого. И хотя слово, если сказать апостольски, «немощное»[1] и исходит из слабых инструментов, а предмет похвал настолько больше всякого слова, насколько он больше рожденных женами[2], то наше слово нуждается в единственном и первом гласе Первого и Единственного по природе Слова, и Премудрости Божией, и Силы. Вот каков предмет нашей речи, и вот что он собой представляет, а в чем состоит немощь нашего слова, уже было сказано. Предмет предлагает нам великого из рожденных женами[3] Иоанна, и спасительное слово явило его большим из всех от века патриархов, пророков, праведников, и немощное слово пытается восхвалить глас вечного Слова, и, взирая на свою силу, почти стремится к молчанию, которое из-за неверия охватило Захарию в храме[4], до тех пор, пока глас, поспешив, не разрешит и молчание нашего слова, являясь действительно гласом Слова по природе. Потому-то он и действует так, что он глас Слова: не для того, чтобы он больше был прославлен (какая же может быть прибавлена слава получившему венец, сплетенный Господом, которого не получал никто из земнородных), но чтобы, восхваляя его, взошли бы и мы к подражанию. Ибо этого хочет Бог, прославляющий прославляющих Его и возвышающий возвышающих Его.
Сделав вступление, я думаю справедливо прояснить по силе цель этого дня, чтобы нам не уйти домой, не совершив дело, и лишенными плодов. Она заключается в дерзновении, которое проявил Креститель по отношению к Ироду, о котором громко восклицает сегодняшнее евангельское чтение. Я говорю о таком дерзновении, которое не свойственно никому из порочных, совершенно чистом и безукоризненном по сравнению с тем дерзновением, которое свойственно творению. В дерзновении Предтеча имел такое превосходство, что не сделал никакого различия между обычным человеком и царем. Ведь и того и другого следует одинаково порицать за одни и те же деяния, как и подобает пророку Божию. Ревнуя о Его заповедях, Предтеча презирает порфиру и трон, и корону, и все то, что имеет вес и вызывает гордость у суетных людей. Он дерзновенно высказал истину без всякого сокрытия, желая явить подлинную свободу закона. Как же может посредник закона и благодати пренебречь славой закона, будучи защитником закона? И если Креститель Владыки – защитник закона, то кто будет столь глупым, чтобы не понять, что усекновение главы является важнейшим из его деяний. Какова же в действительности была его ревность и как сильно она горела, показывает Евангелие:
«В то время Ирод четвертовластник услышал молву об Иисусе и сказал служащим при нем: это Иоанн Креститель; он воскрес из мертвых, и потому чудеса делаются им. Ибо Ирод, взяв Иоанна, посадил в темницу за Иродиаду, жену Филиппа, брата своего, потому что Иоанн говорил ему: не должно тебе иметь ее. И хотел убить его, но боялся народа, потому что его почитали за пророка. Во время же [празднования] дня рождения Ирода дочь Иродиады плясала перед собранием и угодила Ироду, посему он с клятвою обещал ей дать, чего она ни попросит. Она же, по наущению матери своей, сказала: дай мне здесь на блюде голову Иоанна Крестителя. И опечалился царь, но, ради клятвы и возлежащих с ним, повелел дать ей, и послал отсечь Иоанну голову в темнице. И принесли голову его на блюде и дали девице, а девица отнесла матери своей»[5].
Ну что, кажется он тебе ревнителем и самым ревностным из всех ревнителей, который не оставляет истины вплоть до заклания и, не упуская ничего, направляет ревность прямо к царю? Представь себе, как он выглядел: был одет в одежду из верблюжьего волоса, подпоясан кожаным поясом, а царь был горд, высокомерен, сидел на высоком троне, подверженный власти удовольствий, и ярость гнева влекла его к убийству. Представь себе, какое различие между простым человеком и царем, пустынником и градоначальником, управляющим и городами, и селами.
Кого же ты можешь назвать из прежде просиявших в законе более горячим ревностью, чем этот муж? Может быть, великого ревнителя Финееса[6], который одним ударом копья проткнул мадианитянку вместе с израильтянином? Но не равны дела, и не сходны обстоятельства. И действительно, хотя на многих простирался позор из-за тех, на которых излилась ревность, они не были людьми значительными, здесь же – сам царь. И еще, один, благодаря обличительным словам, был обречен на смерть, а другой в праведном гневе поразил низших по положению[7]. А может быть, великий ревнитель Илия[8], восседающий на огненной колеснице, и на ней вознесшийся, и надевший на небо узду сильного бездождия[9], а на землю – трехлетний голод, и всегда восклицающий: «Ревнуя, возревновал я о Господе»[10]? Как он из-за гнева женщины пустился в бегство, словно в родное пристанище, и приветствовал пустыню как город. Какой женщины? Неистовой, безумной, почитательницы идолов, поклонницы богов и демонов. Она[11], треокаянная, всем этим и ввела тогда Израиль во грех.
Итак, наше слово, благополучно совершив свой бег, показало, что Иоанн больший ревнитель, чем все остальные, которых мы упомянули. Ему со всей очевидностью угрожала смерть. Но спросят сейчас некоторые из почитателей праздника[12]: какое значение имеет дерзновение и ревность, которые, как славное и прекрасное украшение, увенчивают всесвященную главу Крестителя? Неужели на ней не хватало некой добродетели или деяния, способного еще более прославить Предтечу Господня? И кто так исполнен добродетелями, как великий Иоанн, празднуемый ныне, единственный из всех рожденных женами предназначенный быть священником и крестителем Единственного и Первого Архиерея, очищающего всех духом и огнем[13] Крещения?
Возлюбленные, мы уже упомянули о многих славных свершениях[14] Иоанна, но нельзя, оставив основной предмет, устремляться к другому, ибо не так устроено похвальное слово. Я же, воздав должное присущим ему великим и непостижимым знамениям, решил добавить для вас, почитатели праздника, некое малое удовольствие – объяснение прочитанной сегодня истории. Ибо Креститель достаточно украшен своими собственными украшениями. Давайте поспешим и принесем, как на блюде, воспетый всеми подвиг Предтечи, который он совершил, ревностно стремившись ко благу.
«В то время Ирод четвертовластник услышал молву об Иисусе и сказал служащим при нем: это Иоанн Креститель; он воскрес из мертвых, и потому чудеса делаются им»[15]. Это случилось потом, а что было прежде? Ирод прелюбодействовал с женой своего брата Филиппа. Иоанн, обличая Ирода, препятствовал беззаконию. Как и каким образом? – Говоря «нельзя тебе иметь жену Филиппа, брата твоего»[16]. Это взбесило Ирода и привело его к мысли о казни. Но великий и славный пророк не поддался страху и не прекратил обличения. Ибо знал, что закон запрещает такое распутство. «Нельзя тебе иметь жену Филиппа, брата твоего»[17]. Ты противишься Богу и поступаешь против закона, против начертанных Богом заповедей и Моисеевых постановлений. «Нельзя тебе иметь жену Филиппа, брата твоего»[18]. И Ирод, предавшись удовольствию безумного соития, не мог отказаться и не видел света истины, но был подвержен греху сластолюбия. Креститель же продолжал вразумлять, поучая и говоря то, что свойственно пророку Божию. Хотя Ирод, как говорит Евангелие, «знал его как мужа праведного, и слушал как пророка»[19], но он предпочел ничего из этого ни осознать, ни понять. Не почитал пророка должным образом, даже при случае не устыдился тяжести закона, не испугался наказания и ничего другого, что бывает за подобные деяния. Скажу яснее и понятнее. Не подражал даже Ахаву, этому рабу жены, которого Иезавель тогда учила многобожию, а этого ныне Иродиада учит распутству. Но тот, услышав от Илии Фесвитянина о гневе, который Господь возжег против него, и предвидя зло, которое угрожает ему и его близким, явно испугался обличений за содеянные грехи и неподобные поступки, не злился, не противился, не замышлял наказания за обличение пророка, но почтил его как пророка Божия и слова Божии принял со стыдом и страхом. Как же он поступает? Послушай книгу Царств: «И сказал Господь к Илии Фесвитянину, говоря: восстань и иди на встречу Ахаву, царю Израиля, и скажи ему, говоря: Вот что говорит Господь: так как ты убил Навуфея и стал его наследником, потому, говорит Господь, наведу на тебя зло, и выжгу позади тебя, и погублю у Ахава мочащегося к стене»[20] и прочее, что с гневом угрожал совершить не только против него одного, но и против Иезавели, «так как пытался совершить лукавое перед Господом, как учила его Иезавель, жена его»[21]. Итак, что же он делает, услышав это? Не убивает, не предается гневу, но, опечалившись, омрачает лицо и лучше познает совершенное зло, не отвергая пророческих обличений. «От этого слова сокрушился Ахав пред лицом Господа и отправился плача, и разодрал хитон свой, и постился, и облекся в рубище»[22]. И что же делает Бог, желающий обращения всех нас, медленный в наказании и быстрый в спасении? Послушай Писание: «И сказал Господь: Видишь, Илия, как поник Ахав пред лицом моим, и Я не наведу зло во дни его»[23]. Видишь сильный гнев? Видишь резкую перемену? Разве не следовало Ироду, знавшему об этом, поступить также? А если не так, то почему не устыдился своего собственного свидетельства, которое он произнес об Иоанне? Нет, он не поступил так. А как же? Сластолюбие превратилось в убийство, его злоба переходит от брачных дел к делам убийства. Греховный поступок, безумная цель. Ведь следовало, если даже он не желал оставлять страсть, по крайней мере не прикасаться к пророку, «зная его как мужа праведного и святого, и много слушая и делая по его советам, и много от него поучался»[24]. А как именно исполнились его желания, и до какого крайнего безумия довело его управляющая им сластолюбивая жестокость, послушай евангелистов: «Настал удобный день, когда Ирод, по случаю [дня] рождения своего, делал пир вельможам своим, тысяченачальникам и старейшинам Галилейским, — дочь Иродиады вошла, плясала и угодила Ироду и возлежавшим с ним; царь сказал девице: проси у меня, чего хочешь, и дам тебе; даже до половины моего царства. После этого с клятвой обещал дать ей то, что она попросит. Она вышла и спросила у матери своей: чего просить? Та отвечала: головы Иоанна Крестителя. И она тотчас пошла с поспешностью к царю и просила, говоря: хочу, чтобы ты дал мне теперь же на блюде голову Иоанна Крестителя. Царь опечалился, но ради клятвы и возлежавших с ним не захотел отказать ей. И тотчас, послав оруженосца, царь повелел принести голову его. Он пошел, отсек ему голову в темнице, и принес голову его на блюде, и отдал ее девице, а девица отдала ее матери своей»[25].
О горькое празднество и пир, полный убийства! Такую почесть ты для себя сохранил, такую радость ты принес своим родственникам! Такое себе приготовил пиршество! Так смешал трапезу для гостей с потоками крови! Так ты почтил тысяченачальников и приветствовал друзей? И не устыдился ты Давида, облеченного Нафаном[26], устранившего грех покаянием, а не безумием! Не усрамился Саула[27], который великим Самуилом был обличен перед всем израильским собранием! Устыдись же пророка, ничего большего не совершившего! Ты забыл себя, несчастный, превысил беззаконие Ахава против Навуфея, который, уступив пристрастию к бездушной земле и винограднику, был обличен пророком. Ты же, из-за блудодеяния женщины и вожделения супружеского ложа брата, совершил то, что хуже всех зол – убийство пророка и Крестителя, да еще в день торжественного празднования твоего рождения.
О, если бы ты не родился, если бы не появился на этот земной свет! О если бы погибло то семя, с которого ты произрос, и утроба, с которой ты произошел! Ибо, скажи, за что ты убил пророка, возвестившего тебе истинное и обличившего тебя в том, чего не должно было делать? Тебе следовало бы память, поглощенную злом, отвратить от беззакония, и ум, исправленный дерзновением обличений, облечь мудрым помыслом Всемогущего, но, впав в сети супротивного и приложив зло к злу, ты отверг не то, что следовало отвергнуть, и, не перенеся обличений, впал в столь тяжкое состояние. Все это говорит о твоей явной необузданности. Следовало любить обличающего, а не убивать, как полагает Соломон[28], чтобы тебе не услышать этих слов: «А они ненавидят обличающего в воротах и гнушаются тем, кто говорит правду»[29]. Если же, связанный клятвою, ты предпочел убийство, чтобы избежать позора клятвопреступления, все-таки нужно было мыслить по-царски, праведным разумом совершить выбор и предпочесть лучшее, когда тебя смущало безумие. Ибо кто принудил его вначале поклясться? Что связывает страстный танец девушки и убийство пророка? Что объединяет ярость и благоразумие? Если же клятвы были причиной, как он считал, то не следовало пьяному принимать такое решение. Ведь следовало веселиться, а не убивать, что совершенно неуместно и безумно. Требовалась трезвость и рассудительность. Дело не в том, что случилось прежде. Но если твое зло до этого оставалось скрытым, то ты сам показал его через убийство, обнажив свое беззаконие. Зачем, будто для собственного обличения, торжественно вносить голову тайно удерживавшего от блуда? Но, обличаемый в сладострастии, ты убиваешь.
О человек, ты нарушил порядок гостеприимства. Вместо угощения ты приготовил гостям огорчение. Что делаешь, несчастный? Вместо пищи приносишь такую приправу – главу Крестителя! Что ты разливаешь гостям это неразбавленное вино? Вот какой напиток царь наливает своим советникам! Или не видишь, сколь великое зло есть пьянство и сладострастная жизнь? Отрезвись, если хочешь, немного и пойми, что, когда в дело вмешивается ярость, нельзя уничтожить внутреннего человека или накормить внешнего. Ты же от изобилия, подчинив ум всему этому, поработил и помышления души. Две самые главные страсти среди всех наших страстей выделяют умудренные в этом: гнев и похоть. Каждая из них в тебе правила с неестественной тиранической силой. Похоть и без всяких ухищрений по правилу осады захватила крепость твоего разума и стала руководить твоей обезглавленной душой. А гнев до такой степени тебя поработил, что вытолкнул в преддверие ада до последней Харибды зол. Разве не таков путь совершающих беззаконие? Или ты думаешь, уловленные правосудием и обреченные на муки наказываются по-другому? Давайте снова послушаем Святое Евангелие: «Во время же празднования дня рождения Ирода дочь Иродиады плясала перед собранием и угодила Ироду»[30]. Ну и безумие! Танец девицы уловил ум царя. Изгибы рук и движения ног повредили разум царя. Разве ты не слышал про Александра, сына Филиппа, который из-за дочерей Дария, приведенных к нему, по-царски терзался и изрек нечто великое и полное премудрости: «Не стыдно ли нам, победив мужчин, оказаться побежденными женщинами»? Ты настолько неосторожен? Ты настолько невоздержан? Разве не слышал Божественное Писание, говорящее: «Смотрите, чтобы смерть не вошла в двери»[31]? Здесь сказано о чувствах, которыми улавливается внутренний человек. Чем же вызывают удовольствие корибантические пляски[32], как не очарованием музыкальных инструментов: гуслей, кифары, наблы и свирели. Постыдные телодвижения есть воистину подражание демонам. Благодаря всему этому ты уподобился молодому оленю, пораженному стрелой, и пойманному в сети птенцу, а не антилопе, спасшейся из силков, и не птице, избавившейся от пагубы; западней для тебя стала пляска блудницы и обрывистой ямой – страсть к ней. «И плясала дочь Иродиады перед собранием и угодила Ироду, и сказал он: проси у меня, чего хочешь, и дам тебе. И с клятвою обещал дать, что она попросит, даже до половины своего царства»[33]. Если тебе понравилось, как сплясала девица, то и надо было ей что-нибудь подарить, но обычный подарок, а не то, что не по чину; то, что доставляет удовольствие гостям, а не то, что печалит, не голову святого пророка. «Но ради клятвы и возлежащих с ним не захотел отказать»[34]. О, горе! Какое бесчувствие, какой безумный повод! Если бы она попросила тебя оставить царство, как бы тогда ты исполнил свою клятву? Если бы она попросила вынуть глаза матери или вообще с ней расстаться, ты бы исполнил просимое? «Но ради клятвы и возлежащих с ним не захотел отказать»[35]. Сказанное несет в себе неизбежность судьбы. А как бы ты поступил, если бы остался только один предлог? «Всякий, делающий грех, есть раб греха»[36]. Ибо подчинивший свой разум удовольствию, становится невидимым рабом страстей, а кто, чтобы услужить, пользуется страстным движением, являет свое намерение, показывая, к чему стремилась изначально поработившая его. Гнев прекратился не прежде, чем западня удовольствия осудила предавшегося страсти. Смотри, до какого позора довело тебя произнесение клятв. Какое безумие, слабость ума и бесплодие разума породило столь сильную глупость? «Проси у меня чего хочешь, и дам тебе, даже до половины моего царства»[37]. Ты настолько неосмотрителен, легкомыслен, что не соизмеряешь свои мысли, и не осознаешь, что допустил без всякого испытания то, чего не следует. Смотри, к какому безрассудству привела тебя опрометчивая клятва. Пленение не свойственно царскому достоинству, но страсть невоздержания языка привела к тому, что он принял необдуманное за обдуманное. Ум – неуправляем, слова – неосторожны, помыслы принимаются безо всякого рассуждения. Когда ум не препятствует, отсутствует природное рассуждение, и совершаются злые дела. Ирод, поступив столь легкомысленно и злосчастно, оставил о себе злосчастную память.
А что же с беззаконной девицей? Приманка блуда, крючок Ирода, ловушка, в которую он попался и, пойманный, не смог убежать? «Спросила у матери своей: чего просить? Говорит по внушению: дай мне здесь сейчас же голову Иоанна Крестителя»[38]. Видишь, что евангелист всегда говорит правду? «Иродиада же злоумышляла против него, желая убить его; но не могла. Ибо Ирод боялся Иоанна, зная, что он муж праведный и святой; многое делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его»[39]. Видишь, что еще до клятвы скверная женщина ненавидела пророка? Что может быть очевиднее такого свидетельства? Евангелист показывает слушателям смелость и ревность Иоанна в обличении Ирода и ее возрастающий гнев. Вот что обозначало слово «злоумышляла». А «не могла» указывает на благоговейное почитание Иродом Иоанна, который, «зная, что он муж праведный и святой, многое делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его»[40]. Если сравним это с тем, что было далее, то увидим огромную разницу и большое различие в поступках царя. Предшествующая смелость, ревность и обличения порицали безумие царя, когда же он осквернил братское ложе, это вызвало еще большее обличение. И вместе с этим он имел страх к пророку Божию и почитал его как праведного и святого, а потом он проявляет полное беззаконие и совершает нечто совершенно несходное с предыдущим. Почему? Упившись вином, прибегнув к призрачной и легкомысленной защите пьянства, из-за напрасных клятв и стыда перед гостями он породил беззаконие, большее прелюбодеяния, как будто разыграв на сцене лицемерную драму и полагая, что этим скроется от Всевидящего Ока. Каким образом? «Опечалился же царь, но ради клятвы и возлежавших с ним не захотел отказать ей»[41]. Что может быть более мерзким, чем такое лицемерие? Что презреннее такой клятвы? Вместо того чтобы отменить клятвы ради благочестия и царского благоразумия, он злом пробудил зло.
«Послав же оруженосца, приказал отсечь голову Иоанна и дать девице»[42]. Видишь вершину безумия и легкомыслия? Разве не следовало скорее оказаться клятвопреступником, чем исполнить злую клятву; открыто солгать, но к пророку не прикасаться? Просить прощения за промах, чем, правильно исполнив слова, неправедно убить пророка и приготовить себе самому справедливый суд, и стать сыном геенны? Если бы она попросила согрешить против Бога, поставить идолы и принести им в жертву кровь его подданных, сыновей и дочерей, и матерей, и братьев, и жен, неужели бы он тогда не нарушил свою клятву? Как бы он отважился их исполнить, хотя Рим владычествовал над Иудеей, в которой он злосчастно царствовал, будучи одним из тетрархов? Но он, обманутый всем этим, оказался уловленным несчастной девицей. Оказавшись орудием зла и выполнив злое желание своей матери, она выступает в роли получателя долга и как бы просит от царя выплаты совершенно необходимого долга: «Дай мне здесь сейчас же на блюде голову Иоанна Крестителя»[43]. Дай мне, говорит, здесь и сейчас, и на блюде! Что мне дать? Не золото, не драгоценные камни, ничего ценного и дорогого, что есть в царской сокровищнице, но голову Иоанна Крестителя. Что? Голову, которую благоговейно почитают и ангелы? Ты даешь голову, на которую при крещении Слова сходил в виде голубя Дух? И за малое удовольствие ты даешь такую награду – голову того, чья десница крестила Сидящего одесную Отца? Ты заплатил за нечестивую игру той головой, язык которой и до ныне вопиет: «Нельзя тебе иметь жену Филиппа, брата твоего»[44]. Ты даешь эту голову на блюде за то, что девица разожгла твою страсть и пляской разволновала сердце. Что ты делаешь, несчастный? Устанавливаешь такие законы, исполнитель которых становится беззаконником? Говоришь то, что отделяет от Бога и попирает праведность? Откуда у тебя это нечестивое и беззаконное повеление? Какой неправедный закон повелевает такое? Прочь! Это не исходит от моего Бога и от Законодательства Моисея! Разве ты не читал в книге Притчей: «Спасай взятых на смерть и обреченных на убиение»[45]? Если ты скажешь: не знаю этого, узнай, что Господь, «Который воздаст каждому по делам его»[46], ведает сердца всех[47]. Что ты собираешь себе вещество для пламени вечного огня? Но «ради клятвы и возлежащих делаю это»[48]. Хорошо. Кто же тебя заставлял заранее такое обещать? Кто тебя в этом поддержал или похвалил? Обещание с клятвой, когда дается опрометчиво и безрассудно, без различения добра и зла, ведет к непредсказуемым и неясным последствиям.
Это прежде испытал Иеффай, великий и славный судия, давший безрассудное обещание, и, поскольку он был лишен сокровенного знания и рассуждения, не предвидевший последствий. Следовало тебе, дав клятву девице, позаботиться о достойной награде за танец, но не делать наградой за недостойное зрелище главу Предтечи, несравнимую ни с каким богатством. Каких драгоценностей тебе, царю, не доставало, чтобы вознаградить танцовщицу за ее искусство? Но ты решил избавиться от обличения в незаконном сожительстве, позволив девице потребовать награду, которая устранила бы это обличение – главу Предтечи. Хотя ты оказался пророкоубийцей неожиданно, но не против воли, и, добавив к худшему наихудшее, стал виновным в двух преступлениях – прелюбодеянии и убийстве. Что за безумие? Кто научил тебя так оскорбить Бога и омрачить веселие убийством?
Погубив Крестителя, ты думал устранить вместе с ним и обличение, но Предтеча, вселившись в могилу и скрывшись под землей, ничуть не меньше прежнего дважды обличает твой двойной грех. Ты думал, что после этого убийства твоя страсть усилится, еще сильнее воспламенится нечистая похоть, разжигающая постыдное удовольствие. Это доказывает то, что ты не сразу отверг эту нечестивую просьбу и не воспрепятствовал ей, и не возмутился, оскорбившись бесстыдным требованием танцовщицы, и не возопил: «Горе мне, если за краткое и ничтожное удовольствие дам столь великую награду, которой нет ничего равного в царской сокровищнице». Почему ты, царь, воспрянув духом, не отказал девице, говоря: «Клянусь Богом Моисея, не дам! Не уплачу такой цены за краткое ничтожное зрелище». Согласно книге Притчей, «цена блудницы равна цене одного хлеба»[49]. Итак, не отказав, ты согласился. А следовало громко и скорбно воскликнуть. Отказавшись от клятвы, ты без труда устранил бы и опасность клятвопреступления. Каким образом? Отказавшись от принесенной клятвы! Не исполнять такой клятвы ценой крови Предтечи и Пророка, не взирая на обличения, есть признак мужа трезвенного, но ты не опечалился и, что еще хуже, согласился. Это показывает, что, клявшись, ты страстно желал смерти Пророка. Не будучи в силах, а лучше сказать, не пожелав осознать совершаемое, он немедленно приказал отсечь мечем главу, доныне обличающую его в величайшем беззаконии. Следовало не клясться поспешно и под действием вина, но грозно и строго взглянуть на наглую соблазнительницу и выражением лица испугать злую девицу так, чтобы у нее в глазах помрачилось, и эта бесстыдница не совершила дурного. Но ты поступил иначе, охотно предоставив свой слух бесноватой, чтобы она, а лучше сказать, другая через нее, попросила плату за позор.
Так был уловлен царь Иудейский. Так был сражен его нетвердый разум. Демон пьянства довел его до такого жалкого бесчувствия, что заставил отсечь голову, которую не смогли долго содержать земные недра и которой, еще источающей кровь, не устрашился Ирод, когда видел ее, положенную, как пищу, на блюде. Она и отсеченная кричит, не терпит молчания, дерзновенно обличает твое прелюбодеяние, восклицая: «Нельзя тебе иметь жену Филиппа, брата твоего»[50]. Преступление твое безрассудно, сговор ваш бессмыслен, безумна и просьба танцовщицы. И ты, хоть исполнил клятву, оказался клятвопреступником и осужден навечно: «Беззакония уловляют мужа»[51], а она добавила к мерзости прелюбодеяния преступление человекоубийства: «Жена же безрассудная не знает стыда, но зазывает в глубину преисподней»[52]. А дочь блудницы, бесстыдная танцовщица, стремившаяся вместе с матерью к убийству, ничего не приобрела, кроме геенского пламени, в котором и несет справедливое наказание. «Ноги безумия ведут употребляющих его после смерти во ад, следы ее не остаются»[53]. Вот что происходит с беззаконниками, такие плоды дает похоть любовникам. Расплата для распутных – порочная невоздержанность страстей.
Послушайте это и те, кто в браке, и несочетавшиеся супружеством, вкусим от слов Притчей, которыми еще больше усладим свой слух. Что же еще сказать знающим? Все мы научены Богом во Христе, согласно Апостолу[54]. Подобало бы и нам, собранным в это священное собрание, удостоиться такой благодати, чтобы не нуждаться в том, кто учит или порицает, но довольствоваться только примером, чтобы всячески избегать подражания неистовству Ирода и из-за какой-нибудь беспечности не терять разума под действием неудержимымых страстей, и не давать помыслу, охваченному приятностью наслаждений, увлечься к сосложению, которое, поболев ядом греха, рождает смерть. Чтобы нам не пострадать так, будем хранить себя, навсегда превратившись в неусыпное зрение, чтобы спрятавшийся змий не похитил сокровища. Научимся все у составителя Притчей[55], предостерегающего нас и рассказывающего, какие беды причиняют простецам козни женщин: «Не внимай дурной жене, ибо мед источают уста жены блудницы, которые на время наслаждают гортань твою, но последствия от нее горьки, как полынь, остры, как меч обоюдоострый»[56].
Но, чтобы не пресытить и не отяготить словом, добавлю к сказанному еще немного: знающим – для напоминания, а незнающим – для надежной защиты: «Пей воду из твоих сосудов и от источника твоих колодцев. Источник твоей воды да будет твоим собственным; и веселись с женой, которая у тебя от юности твоей. Ибо, пребывая в ее любви, будешь долголетен»[57]. И еще: «Не будь долго с чужой и не давайся в объятия не твоей. Ибо пути человека пред очами Божьими. Не дай сна очам твоим и дремания векам твоим, чтобы спастись, как серна от тенет и как птица от сети» [58] . И еще: «Да не победит тебя похоть красоты, и да не будешь уловлен твоими очами, и да не будешь похищен ее веками. Ибо женщина уловляет души почтенных мужей. Дом ее – пути ада, низводящие во внутренние жилища смерти. Ты же, сын, послушай меня, и да не уклоняется в пути ее сердце твое, и не блуждай на тропах ее. Ибо она многих, ранив, низвергла, и убитым ей нет числа»[59]. «Ты же не останови твоего взгляда на ней, но отскочи; не медли на этом месте – ибо так ты перейдешь чужую воду. От чужой воды удаляйся, и от чужого источника не пей, чтобы жить тебе долгое время, и прибавились тебе годы жизни»[60].
Для того, чтобы умудрить неискусных, достаточно и того, чем основательно укрепило нас слово Притчей, подтверждаемое целомудренным языком того богодухновенного мужа, – я говорю о честном Крестителе, – предложившего нам сегодня эту трапезу, не оскверненную кровью, где не предлагается в пищу отсеченная глава, где не изливается кровь в чаши с вином. То была плата за беззаконие Ирода, такими блюдами он угощал на пире, вот что вливал он в чаши гостей! Нашим пиром ты не распоряжаешься: уходи! Нам уготована трапеза мужества и целомудрия, вкусив ее, мы изменились к лучшему.
Поскольку мы переплыли бескрайнее, по сравнению с пиром Ирода, море угощения Иоанна и, движимые легким ветром, направленным к Богу, достигли тихой гавани, наступило время, спустив паруса, направить руль слова к причалу. У мореплавателей есть такой обычай, и мне кажется правильным, соблюдая его, вставить небольшое слово для заключения, и цветами Писаний увенчать мужа; если вообще нам позволено говорить о муже, названном большим всех людей среди рожденных женами[61]. Если усердно будем искать, то обнаружим, что о нем в Писаниях сказано неоднократно и в различных смыслах. Обозрение деяний Иоанна открывает нам много его имен, которые я вам представляю, добавив к каждому из них подходящее свидетельство.
Итак, его первое имя – сын: «Не бойся же, Захария, вот Елисавета родит тебе сына, и многие о рождении его возрадуются»[62], «Елисавете же настало время родить, и она родила сына»[63], младенец: «Когда Елисавета услышала приветствие Марии, взыграл младенец во чреве ее; и Елисавета исполнилась Святаго Духа. Ибо когда голос приветствия Твоего дошел до слуха моего, взыграл младенец радостно во чреве моем»[64], дитя: «И ты, дитя, пророком Всевышнего будешь названо. Дитя же возрастало и укреплялось духом. И был он в пустынях…»[65], великий: «Он будет великим пред Господом; не будет пить вина и сикера, и Духа Святаго исполнится еще от чрева матери своей»[66], Иоанн: « В восьмой день пришли обрезать младенца и хотели назвать его, по имени отца его, Захариею. На это мать его сказала: нет, а назвать его Иоанном. И Захария, отец его, потребовал дощечку и написал: Иоанн имя ему »[67], человек: «Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн»[68], пророк: «Что смотреть ходили вы в пустыню? Пророка? Да, говорю вам, и больше пророка. Ибо все пророки и закон прорекли до Иоанна»[69], Илия: «И если хотите принять, он есть Илия, которому должно прийти»[70], «И он будет идти пред Господом в духе и силе Илии»[71], учитель: «Пришли и мытари креститься, и сказали ему: учитель! что нам делать?…»[72], приготавливающий: «Ибо ты будешь идти перед Лицом Господа, чтобы приготовить пути Ему»[73], проповедник: «Явился Иоанн, крестя в пустыне и проповедуя крещение покаяния для прощения грехов. И проповедывал, говоря: идет за мною Сильнейший меня…»[74], глас: «Кто же ты? чтобы нам дать ответ пославшим нас: что ты скажешь о себе самом? Он сказал: я глас вопиющего в пустыне»[75], креститель: «Тогда приходит Иисус из Галилеи на Иордан креститься от него»[76], «Иоанн крестил, и приходили многие, и крестились»[77], исповедник: «И он исповедал и не отрекся, и исповедал: я не Христос»[78], свидетель: «Он не был свет, но был послан, чтобы свидетельствовать о Свете»[79], глашатай Троицы: «Но Пославший меня, крестить водою, Тот мне сказал: «на Ком увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем, Он есть крестящий Духом Святым». И я увидел и засвидетельствовал, что Он есть Сын Божий»[80], праведный и святой: «Ибо Ирод боялся Иоанна, зная, что он муж праведный и святой»[81], посланник: «Вы сами мне свидетели в том, что я сказал: не я Христос, но я послан пред Ним»[82], благовестник: «Многое и другое благовествовал он народу, поучая его»[83], друг Жениха: «Имеющий невесту есть жених, а друг жениха, стоящий и внимающий ему, радостью радуется, слыша голос жениха. Сия-то радость моя исполнилась»[84], светильник: «Он был светильник, горящий и светящий; а вы хотели малое время порадоваться при свете его»[85], обличитель Ирода: «Ибо Иоанн говорил ему: нельзя тебе иметь жену Филиппа, брата твоего»[86]. Ирод же, обличаемый от него из-за Иродиады, заключил его в темницу[87].
Такими именами назван Иоанн, такими почтен, таковые и дела приобрел соответственно именам. Этот Иоанн, «больше которого не восставало среди рожденных женами»[88], поистине тот, о котором поет великий Давид, как бы от лица Бога и Отца, говоря: «уготовал светильник Христу моему; на нем процветет святыня моя»[89]. Он тот самый великий Илия, не Фесвитянин, а посредник закона и благодати, и предтеча первого пришествия Христова, хотя сам он был вторым, но предшествовал Ему в духе и силе[90], как предвозвестил Архангел Захарии. Какому Захарии? Тому, кровь которого вопиет более Авелевой[91]. Он – взыгравший во чреве и, прежде чем выйти на свет, познавший своего Владыку[92]. Он, еще будучи во чреве, через родившую его возвестил безотчее рождение: «Откуда это мне, что пришла Матерь Господа моего ко мне?»[93]. И в ответ: «Он возвратит сердца отцов детям, и непокорным образ мыслей праведников, дабы представить Господу народ приготовленный»[94], плод обетования, благовестие Гавриила, дитя, рожденное вопреки возрасту, цветок неплодного чрева, пророк от пророка, житель пустыни, учитель вселенной, звезда Солнца, светильник Света, воин Царя, друг Жениха, раб Владыки, глас Слова, священнодействующего по чину Мелхиседека, священник, удостоившийся даже священнодействовать Ему крещением, свидетель Отца, креститель Сына, зритель Духа, молчание закона, посредник благодати, венец пророчества, завершение пророков, вестник царства, предтеча Истины, дверь покаяния, украшение девства, приготовитель спасения, законоположник целомудрия, узда беззаконных, руководитель благочестивых.
Иоанн Великий – имя, нареченное Богом, ты с небес архангельским гласом получил именование, глас безмолвствующего, удаливший безгласием отца бесплодие, указавший Агнца говорящим перстом, великая слава воздержания, в плоти бесплотный, жемчужина в песке, в глиняном сосуде многоценное сокровище, отсекающий сечением топора неплодие душ, пустынная горлица Церкви, немолчные уста, везде гремящие: «Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему»[95], богоглаголивый язык, чей глас обличает Ирода и после кончины, и Грядущего возвещает: «Покайтесь, приблизилось Царство Небесное»[96]. Ему слава и держава во веки веков. Аминь.
[1] 2 Кор, 10, 10.
[2] См.: Мф. 11, 11; Лк. 7, 28.
[3] См.: Мф. 11, 11; Лк. 7, 28.
[4] См.: Лк. 1, 20.
[5] См.: Мф. 14, 1-11.
[6] См.: Числ. 25, 7-8.
[7] См.: Числ. 25, 7а.
[8] См.: 4 Цар. 2, 11.
[9] См.: 3 Цар. 17, 1.
[10] Ср.: 3 Цар. 19, 14а.
[11] Т. е. Иезавель, дочь Ефваала, царя Сидонского и жена Ахава (3 Цар. 16, 31), которая ввела в Самарии поклонение Ваалу и Астарте и перебила пророков Господних. Сотни идольских жрецов кормились за ее столом (3 Цар. 18, 4; 13, 19; 19, 2). Любодейства и волхования она творила без стыда (4 Цар. 9, 22, 30). Она учила своего мужа делать негодное пред очами Господа (3 Цар. 21, 1 и далее).
[12] φιλέορτων – досл. «празднолюбцев» .
[13] См.: Мф. 3, 11; Лк. 3, 16.
[14] κατορθωμάτων – досл. «исправлениях» (слав.).
[15] Мф. 14, 1-2.
[16] Ср.: Мф. 14, 4; Мк. 6, 18.
[17] Ср.: Мф. 14, 4; Мк. 6, 18.
[18] Ср.: Мф. 14, 4; Мк. 6, 18.
[19] Ср.: Мк. 6, 20.
[20] Ср.: 3 Цар. 21, 17-19, 21.
[21] Ср.: 3 Цар. 21, 25.
[22] Ср.: 3 Цар. 21, 27.
[23] Ср.: 3 Цар. 21, 29.
[24] Ср.: Мк. 6, 20.
[25] Ср.: Мк. 6, 21-28.
[26] См.: 2 Цар. 12, 1-7.
[27] См.: 1 Цар.15, 1-31.
[28] См.: Притч. 9, 8.
[29] Ам. 5, 10. Ср.: Ис. 29, 21.
[30] Мф. 14, 6.
[31] Ср.: Иер. 9, 21.
[32] Корибанты (Κορύβαντες) – название мифических предшественников жрецов Кибелы или Реи во Фригии, в диком воодушевлении, с музыкой и танцами, отправлявших служение великой матери богов. См.: Мифы народов мира. М., 1991-92. В 2 т. Т. 2. С. 5.
[33] Ср.: Мф. 14, 6-7; Мк. 6, 22-23.
[34] Мк. 6, 26. Ср.: Мф. 14, 9.
[35] Мк. 6, 26. Ср.: Мф. 14, 9.
[36] Ин. 8, 34.
[37] Ср.: Мк. 6, 23 (и клялся ей: чего ни попросишь у меня, дам тебе, даже до половины моего царства).
[38] Ср.: Мф. 14, 8; Мк. 6, 24-25.
[39] Мк. 6, 19-20.
[40] Мк. 6, 20.
[41] Мк. 6, 26.
[42] Ср.: Мк. 6, 27-28.
[43] Ср.: Мф. 14, 8, Мк. 6, 25.
[44] Ср.: Мф. 14, 4; Мк. 6, 18.
[45] Ср.: Притч. 24, 11.
[46] Рим. 2, 6. Ср.: Мф. 16, 27.
[47] См.: Деян. 1, 24.
[48] Ср.: Мк. 6, 26.
[49] Притч. 6, 26.
[50] Ср.: Мф. 14, 4; Мк. 6, 18.
[51] Притч. 5, 22 (слав.).
[52] Притч. 9, 13.18 (слав.).
[53] См. Притч. 5, 5.
[54] См.: 1 Фес. 4, 9.
[55] Т. е. Соломона.
[56] Притч. 5, 3-4 (слав.).
[57] Притч. 5, 15.18.19 (слав.).
[58] Притч. 5, 20-21; 6, 4-5 (слав.).
[59] Притч. 6, 25-26; 7, 27.25-26 (слав.).
[60] Притч. 9, 18; (слав.).
[61] См.: Мф. 11, 11; Лк. 7, 28.
[62] Ср.: Лк. 1, 13-14.
[63] Лк. 1, 57.
[64] Лк. 1, 41, 44.
[65] Лк. 1, 76, 80 (пер. еп. Кассиана).
[66] Лк. 1, 15.
[67] Ср.: Лк. 1, 59-60, 62-63.
[68] Ин. 1, 6.
[69] Мф. 11, 7, 9, 13.
[70] Мф. 11, 14.
[71] Ср.: Лк. 1, 17.
[72] Лк. 3, 12.
[73] Лк. 1, 76 (пер. еп. Кассиана).
[74] Мк. 1, 4, 7.
[75] Ин. 1, 22, 23.
[76] Ср.: Мф. 3, 13.
[77] Ср.: Ин. 3, 23.
[78] Ин. 1, 20 (пер. еп. Кассиана).
[79] Ин. 1, 8.
[80] Ин. 1, 33-34 (пер. еп. Кассиана).
[81] Мк. 6, 20.
[82] Ин. 3, 28.
[83] Лк. 3, 18.
[84] Ин. 3, 29.
[85] Ин. 5, 35.
[86] Мк. 6, 18.
[87] См.: Мк. 6, 17.
[88] Мк. 11, 11.
[89] Пс. 131, 17-18.
[90] См.: Лк. 1, 17.
[91] См.: Мф. 23, 35.
[92] См.: Лк. 39, 45.
[93] Лк. 1, 43.
[94] См.: Лк. 1, 17.
[95] Мф. 3, 3.; Мк. 1, 3.
[96] Мф. 3, 2.
Перевод – Андрей Бойчун
Источник: J.-P. Migne. Patrologia Graeca, V. 97, col. 1109-1141
Источник:bogoslov.ru
